Содержание

1990:
Давайте в черный день подумаем о снеге
Так хочется пожить без боли и без гнета
Мемуары флер и дымка
Двадцатый век идет к концу
Плывут неведомо куда по небу облака
1991:
Блажен, кто посетил сей мир
Этот лезет на рожон
А ты в пути, а ты в бегах
Оно терзает и томит
День голубой, голубей голубого
Открыта выставка. Апрель
Мир в лазоревых заплатах
Войти в картину и вращаться
Мы еще и не живем
Утоли моя печали
А листьям падать и кружить
Нету спроса на стихи
Только дождями одними и сыты
И снова мир угоден Богу
Писать один пейзаж
Он стоит лицом к стене
Из года в год играем пьесу
Московское детство: Полянка, Ордынка
1992:
Эти поиски ключей
Сплошные радости: кукушка
Жили-были старик со старухой
Миру всякая смерть
Опять утрата и урон
Арифметика простая
Слишком много и крови и поту
Дней ослепительные вспышки
Звук протяжен, точно провод
Краткой осени момент
Любовь – испытание. Счастье – мученье
Мильон оранжевых штрихов
До чего красивый дятел
На крыше – мох и шишки
Не ведаю, как быть, и как не быть – не знаю.
Совершая путь извечный
Все разрешится чистым ЛЯ
1993:
Тьма никак не одолеет
Уйти легко, а вот остаться
В ночной тиши гуляет ветер
Кривоколенный, ты нетленный
Концы с концами я свожу

* * *

Давайте в черный день подумаем о снеге,
О медленном его и неустанном беге.
Летучие снега раскидывают сети...
Давайте в черный день подумаем о свете,
О будущем светло и ясно о минувшем.
Огромное крыло над озером уснувшим
Отбрасывая тень, в безмолвии качнется,
И сгинет черный день, и белый день начнется.

* * *

Так хочется пожить без боли и без гнета,
Но жизнь – она и есть невольные тенета.
Так хочется пожить без горечи и груза,
Но жизнь – она и есть сладчайшая обуза,
И горестная весть и вечное страданье.
Но жизнь – она и есть последнее свиданье,
Когда ни слов, ни сил. Лишь толчея вокзала.
И ты не то спросил. И я не то сказала.

* * *

Мемуары, флер и дымка.
Тайна выцветшего снимка.
Дни текли, года летели,
Было все на самом деле
Прозаичнее и жестче,
И циничнее, и проще,
И сложней, и несуразней,
В сотни раз многообразней.
Ну а память любит дымку,
Снимок тот, где все в обнимку.
Там скруглила, там смягчила,
Кое-где слезой смочила,
Кое-где ошиблась в дате,
А в итоге, в результате
Обработки столь коварной
У былого – вид товарный.

* * *

Двадцатый век идет к концу,
А мы все ездим по кольцу:
Среда, суббота, март, июль.
Земля, луна, колеса, руль –
Все в виде круга и кольца.
И два веселых огольца
Едят пломбир, прильнув к окну,
А мне сходить через одну.

* * *

Плывут неведомо куда по небу облака.
Какое благо иногда начать издалека,
И знать, что времени у нас избыток, как небес,
Бездонен светлого запас, а черного в обрез.
Плывут по небу облака, по небу облака...
Об этом первая строка и пятая строка,
И надо медленно читать и утопать в строках,
И между строчками витать в тех самых облаках,
И жизнь не хочет вразумлять и звать на смертный бой,
А только тихо изумлять подробностью любой.

* * *

Блажен, кто посетил сей мир
И до 17-го выбыл:
Он избежал кровавой дыбы
И не попал на мрачный пир,
И не загнулся средь чумных,
Клейменых жителей ГУЛАГа,
Не ведал клички «доходяга»
И прочих «радостей» земных.

* * *

Этот лезет на рожон,
А другой в бутылку,
Третий, временем сражен,
Перерезал жилку.

Этот на гору полез,
А другой на стенку...
В грандиознейшей из пьес
Каждый выдал сценку.

Постановщик бесноват
И всегда тиранит.
Виноват – не виноват –
Непременно ранит.

Начинали в мире грез
В очень милой роли,
А кончаем в море слез,
Отупев от боли.

* * *

А. ты в пути, а ты в бегах,
Ты переносишь на ногах
Любую боль и лихорадку,
И даже бездна в двух шагах
Есть повод вновь открыть тетрадку.

И близкой бездны чернота,
И неподъемные лета
Вдруг обнаруживают краски,
Оттенки, краски и цвета
И срочной требуют огласки.

И, Боже правый, тишь да гладь
Способны малого не дать
Душе гроша на пропитанье,
И дивной пищей может стать
В потемках нищее скитанье.

* * *

Оно терзает и томит –
Пространство вешнее, сквозное...
Что делать с этой новизною,
Коль израсходован лимит,
И сил, и замыслов запас,
Коль временем, как молью трачен,
Ты проницаем и прозрачен
Для чьих-то душ и чьих-то глаз,
И сквозь тебя, и сквозь тебя
Летают облако и птица,
Желая быть, желая длиться,
Твою распахнутость любя.

* * *

День голубой, голубей голубого.
Все претерпев, начинаем ab ovo
Пляшем от печки, танцуем с азов.
Мир ослепителен, день бирюзов.
Акт созидания – тонкое дело:
Надо, чтоб линия не затвердела,
Не омертвела текучая даль,
Не закоснела живая деталь.
О, primavera, неужто наскучим
Мы небесам голубым и текучим,
И неужели очнувшийся лес
К нам потеряет живой интерес,
К нам старомодным и чуточку косным
В мире изменчивом и светоносном.

* * *

Открыта выставка. Апрель
Уже развесил акварель
В тиши природной.
Показ продлится пять недель,
И вход свободный.

Ну, а сегодня – вернисаж.
Его тематика – пейзаж,
Весны раденье,
И что ни линия – мираж,
Почти виденье.

Размыты абрис и рубеж,
Все происходит где-то меж,
В пространстве где-то,
И день зияет точно брешь,
Пролом для света.

* * *

Мир в лазоревых заплатах
И поношенных мехах...
Совещание крылатых
В ослепительных верхах.

Совещание и споры,
И немыслимый галдеж,
И устойчивой опоры
В эту пору не найдешь.

Лишь размытые покровы,
Сеть потоков голубых
Поддержать тебя готовы
В начинаниях любых.

* * *

Войти в картину и вращаться
Внутри нее, и превращаться
В ее мазок, в ее штришок,
В ее небесный порошок,
В глазок – какой-то редкой птицы,
Которой вздумалось ютиться
Близ ярко-желтого пятна
Посередине полотна
Бескрайнего в небесной рамке,
Где все неровности и ямки,
И точки даже черным днем
Пылают внутренним огнем.

* * *

Мы еще и не живем
И не начали.
Только контуры углем
Обозначили.
Мы как будто бы во сне
Тихо кружимся
И никак проснуться не
Удосужимся.
Нам отпущен воздух весь,
Дни отмерены,
Но как будто кем-то здесь
Мы потеряны.
Нас забыли под дождем –
Мы не пикнули,
Но как будто вечно ждем,
Чтоб окликнули.

* * *

Утоли моя печали.
На закате ль, на заре
Ветры сосны раскачали
На Николиной горе.

И поскрипывают сосны,
И качаются стволы...
Времена, что светоносны,
Станут горсткою золы.

Говорю и тихо плачу:
Что не вымолвят уста –
Все сплошная неудача,
Только общие места.

Слово было лишь в начале,
А потом слова одни...
Утоли моя печали
И со Словом породни.

* * *

А листьям падать и кружить,
Им совершать обряд круженья.
Вчера писала: тяжко жить.
Сейчас пишу опроверженье.

Мне лист летит наперерез,
Легко пускаясь в путь далекий,
На приближение чудес
Ловлю прозрачные намеки.

И доказательств не прошу
Иных, чем слабый отблеск лета,
Листвы желтеющей шу-шу,
Живые краски бересклета.

* * *

Нету спроса на стихи,
Нету спроса.
Спрос на толику муки
Да на просо.
Коль отсутствуют чаи
Да колбасы,
То кому нужны твои
Выкрутасы,
Этот горько-сладкий плод
Вдохновенья,
Коли он не бутерброд,
Не варенье.
Лиру грустно теребя,
Пой – не сетуй,
Что не слушает тебя
Мир отпетый.

* * *

Только дождями одними и сыты.
Дождик идет сквозь зеленое сито:
Тысячи капель на каждый гектар.
Легкая пища, – небесный нектар.
Дождик на первое и на второе.
Каждое Божие утро сырое –
Пресная капля с сырого листа,
Росная ягода прямо с куста,
Влажных полей и лугов многоцветье...
Ну а на сладкое, то есть на третье –
Чистый ручей, что журчит и журчит
Воздух, который немного горчит.

* * *

Посвящается Зине Миркиной

И снова мир угоден Богу.
Угоден Богу.
И снег ложится на дорогу,
И понемногу
Он застилает лес и реку.
И лес, и реку...
Люблю небесную опеку.
Подобны млеку
Снега над городом окрестным,
И белым прудом.
И сладко жить в контакте тесном
С небесным чудом,
И день, который на излете
И тихо тает,
Сходить на нет на светлой ноте
Предпочитает.

* * *

Писать один пейзаж
Все дни с утра до ночи –
Какой чудной пассаж,
Когда твой век короче,
Чем воробьиный скок,
Чем поросячий хвостик.
Писать, который срок,
Один висячий мостик.
Пятно, еще пятно
На темном и на белом.
Когда же полотно
Глазам предстанет в целом?
Который день подряд
Над мелочью колдуешь.
Мосты твои горят,
А ты и в ус не дуешь.
Ты пишешь только тот,
Что в пламени закатном
Горит который год
В пространстве необъятном.

* * *

Посвящается Лене Колат

Он стоит лицом к стене –
Этот солнечный пейзажик.
Он у мира не в цене,
Мир его не знает даже.

Он сияет и горит,
И пульсирует, и дышит,
Что-то сердцу говорит,
Но никто его не слышит.

Знает все его тона
И оттенки, и находки
Только старая стена
Со следами от проводки.

* * *

Из года в год играем пьесу
Без зрителей. А ну их к бесу.
Играем для самих себя.
Лишь искру божию любя
В себе. Любя в себе готовность
Играть. Условность, не условность –
В театре жеста и теней
Играем до скончанья дней
Без репетиций и антракта,
И если не хватает такта
Игре, и вкуса, и ума,
То не безумна ль жизнь сама
И не безвкусна ли порою?
И если называть игрою
Все то, что происходит в нас
И с нами, то и смертный час
Не есть конец гигантской пьесы,
Безумцем сотканной из мессы
И шлягера, и тишины,
И мы навек оглушены
Спектакля музыкой и пляской,
Его канвой, его развязкой.

* * *

Московское детство: Полянка, Ордынка,
Стакан варенца с Павелецкого рынка –
Стакан варенца с незабвенною пенкой,
Хронический кашель соседа за стенкой,
Подружка моя – белобрысая Галка.
Мне жалко тех улиц и города жалко,
Той полудеревни домашней, давнишней:
Котельных ее, палисадников с вишней,
Сирени в саду, и трамвая «букашки»,
И синих чернил, и простой промокашки,
И вздохов своих по соседскому Юрке,
И маминых бот , и ее чернобурки,
И муфты, и шляпы из тонкого фетра,
Что вечно слетала от сильного ветра.

* * *

Эти поиски ключей
В кошельке, в кармане, в сумке,
В искрометности речей
И на дне искристой рюмки,
В жаркий полдень у реки
И на пенной кромке моря,
И в пожатии руки,
И в сердечном разговоре,
И когда не спишь ночей,
Вдохновенно лист марая...
Эти поиски ключей
От потерянного рая.

* * *

Сплошные радости: кукушка,
В сыром овраге соловьи,
Зазеленевшая опушка...
Пока не поздно – кайф лови.
Покуда чувствовать способен
И не запамятовал, как
Балдеть от соловьиной дроби,
Спустившись в сумерки в овраг,
Покуда памятлив, скорее
Спустись и слушай, оробев...
Чем ниже, тем овраг сырее
И оглушительней напев.

* * *

Жили-были старик со старухой,
Жили самой обычной житухой,
Жили в оттепель, жили в застой,
Как живут на родимой шестой
Части суши – в трудах и под мухой.

Жили – были... На этом сюжет
Чисто сказочный сходит на нет.
Золотую им не дали рыбку,
Но зато ободрали, как липку,
Деда с бабой на старости лет.

Ни одеться теперь, ни поесть...
Все же что-то от сказочки есть
В нашей жизни, где спинка минтая
Стоит дорого, как золотая,
И подобных сюжетов не счесть.

* * *

Миру всякая смерть,
Что слону дробина...
Золотистая твердь,
Красная рябина.
Кто почил, кто воскрес –
Миру что за дело?
Лишь бы вспыхивал лес
Да листва летела.
Бьешься рыбой в сети –
Бейся, ради Бога.
Тянет вовсе уйти –
Скатертью дорога.
Мир тихонько себе
Что-то там бормочет,
А о смертной судьбе
Даже знать не хочет.

Памяти Юры Карабчиевского

I

Опять утрата и урон,
Опять прощанье,
И снова время похорон
И обнищанья.

От боли острой и тупой
Беззвучно вою,
И говорю не то с собой,
Не то с тобою.

Я говорю тебе: «Постой.
Постой, не надо.
Быть может, выход есть простой,
Без дозы яда»,

Ты мертвый узел разрубил
Единым махом,
В земле, которую любил,
Оставшись прахом.

II

Арифметика простая:
Минус друг и плюс утрата,
В скорбный час толпа густая,
Скорбных слов пустая трата.
Минус, минус, минус, минус...
Вновь душа осиротела,
Миг прощания. И вынос
Вычитаемого тела.

* * *

Слишком много и крови и поту...
Не пора ли свести к анекдоту
Разговор о российском житье?
Чем растрачивать душу в нытье
И тянуть заунывную ноту,
И мусолить проклятый вопрос
Лучше долго смеяться до слез
Над собой, над своею бедою,
Что, попав в анекдот с бородою,
Принимал его слишком всерьез.

* * *

Дней ослепительные вспышки
И красок огненных излишки...
Сегодня каждый озарен
И каждый смертен, так как к вышке
С рождения приговорен.

А лето льет такие пули.
И жалко умирать в июле,
Вернее, жарко умирать.
Куда приятней быть в загуле
И плод сладчайший выбирать.

А плод земной и правда сладок.
Какой убийственный порядок
Без сострадания казнить
Любого, кто до жизни падок.
Пора порядок упразднить

И завести совсем иное
Существование земное,
Живя без точки и конца,
Как луч, что гаснет за стеною,
Чтоб загореться у крыльца.

* * *

Звук протяжен, точно провод...
Все звучащее – лишь повод
Как-то выразить себя,
И тоскуя, и любя.
И в хорале, и в этюде –
Лишь моление о чуде.
В пьесе, сыгранной с огнем –
Лишь моление о нем.

* * *

Краткой осени момент
В полном блеске –
В пользу жизни аргумент
Самый веский.

Паутины тонкой нить –
Тоже довод,
О любви поговорить
Лишний повод.

О делах ее благих
И о путах,
И о прочих дорогих
Атрибутах,

И о золоте, верней,
Позолоте
Ослепительнейших дней
На излете.

* * *

Любовь – испытание. Счастье – мученье.
Счастливого мига тревожно свеченье,
И песни любовной столь горестны звуки,
Что дрожь по спине и холодные руки.
Мелодия счастья – почти что рыданье,
И смерти подобно с любимым свиданье,
В объятья спешить, точно в омут бросаться,
Любимого имени больно касаться,
И память об этом едва выносима,
Как пламя куста, что горит негасимо.

* * *

Мильон оранжевых штрихов,
Меж ними – просинь.
Не надо более стихов
Писать про осень.
Она до самых до небес
Давно воспета,
На тьму лирических словес
Наложим вето.
Не станем более плести
Словесной пряжи,
И вздор восторженный нести
В безумном раже...
Но все слова, какие есть,
Опять рифмую,
Им не умея предпочесть
Любовь немую.

* * *

До чего красивый дятел.
На него Господь потратил
Столько дивного пера...
Бедный мир наш снова спятил
И его топить пора...
Нынче пятое июля.
В шелковистых складках тюля
Заблудился ветерок.
Жизни горькая пилюля,
Да и сладкая – не впрок.
Век учись – умрешь невеждой,
Вечно жив одной надеждой,
Что развиднется потом.
Притулился где-то между
Пропастями утлый дом,
Где живу с неясной целью
Под раскидистою елью,
Чтоб в тени ее густой
Заниматься канителью
Жизни сложной и простой.

* * *

На крыше – мох и шишки,
Под ней – кусок коврижки
И чайник на плите...
Предпочитаю книжки
Извечной суете,
Продавленный диванчик,
Да в поле одуванчик,
Который поседел.
Набрасываю планчик
Своих насущных дел:
Полить из лейки грядку
И написать в тетрадку
Слова, строку вия,
И разгадать загадку
Земного бытия.

* * *

Не ведаю, как быть и как не быть – не знаю.
Иду себе, бреду, травинки приминаю.
Иду себе, бреду – ни шагу без заминки:
По будущему – плач, по прошлому – поминки.
Пожить бы, как трава, как стебельки-младенцы,
Как безымянный звук у зяблика в коленце,
Без муки и тоски, натуги и надсада –
Светло, как лепестки полуденного сада.

* * *

Совершая путь извечный,
Каждый едет в пункт конечный,
Где обязан выходить,
Где любой сверчок запечный
Должен в бездну угодить.
А в нее так лень кидаться,
Так хотелось бы скитаться
Средь давно обжитых мест,
По кругам своим кататься,
Уплативши за проезд
Хоть натурой, хоть банкнотом...
Поворот за поворотом –
И везде узор иной:
То листва с ее полетом,
То сирень живой стеной.

* * *

Все разрешится чистым ЛЯ,
Все разрешится.
Ложатся под ноги поля –
Полынь, душица.
Садится бабочка на грудь,
И гнется стебель.
Все разрешится где-нибудь –
Не здесь, так в небе.
Не здесь, так в чистых небесах.
Не вечно бремя.
Коль ты сегодня при часах,
Скажи мне время –
Хочу узнать, когда в краю,
Где столько лиха,
Бывает тихо, как в раю.
Тепло и тихо.

* * *

Тьма никак не одолеет.
Вечно что-нибудь белеет,
Теплится, живет,
Мельтешит, тихонько тлеет,
Манит и зовет.
Вечно что-нибудь маячит...
И душа, что горько плачет
В горестные дни,
В глубине улыбку прячет,
Как туман огни.

* * *

Уйти легко, а вот остаться
На этом свете, то есть сдаться
На милость предстоящих лет
Не просто. Проще сдать билет.
И ни хлопот тебе, ни давки –
Сплошные радости неявки:
Не значусь, не принадлежу,
С опаской в завтра не гляжу.

* * *

В ночной тиши гуляет ветер...
Господь грядущий день наметил
Вчерне, чтоб набело вот-вот
Пересоздать, и будет светел
Через минуту небосвод,
И вспыхнет он полоской алой...
Возможно ль жить без идеала,
Без абсолюта, без того
Неоспоримого начала –
Для всей вселенной одного,
Без веры, будто в мире этом
Безумном, горестном, отпетом
Должно каким-то светлым днем,
Как в детстве, все сойтись с ответом,
Что дан в задачнике моем.

* * *

Кривоколенный, ты нетленный.
Кривоколенный, ты – душа
Моей истерзанной вселенной,
Где всем надеждам – два гроша.
Кривоколенный, что за имя,
Какой московский говорок,
Вот дом и дворик, а меж ними
Сиротской бедности порог.
Кривоколенный – все излуки
Судьбы в названии твоем,
Которое – какие звуки! –
Не произносим, а поем.

* * *

Концы с концами я свожу
Путем рифмовки.
Над каждым словом ворожу,
Движеньем ловким
Приделав легкие крыла
К слогам конечным,
Чтоб вечно музыка была
В пространстве вечном.
И где грозили небеса
Концом летальным
Легко летают словеса
В наряде бальном.
Танцует смертная тоска –
Крылами машет,
И жизнь, что к гибели близка,
Поет и пляшет.