рисунок petersilie

Сайт
               Ларисы Миллер



Стихи 1999 года

Содержание

Положено идти вперед,
Иссякло время, и со временем ушло
Апрель. И сыро и серо.
Всё вполне выносимо, но в общих чертах,
Живём, то бишь, спешим
Хорошо покатались на шарике этом.
Опять жара. Какая нудь.
– Как живёшь? – Благодарствуй, живу на свету,
На столе алеют розы,
Время сбрендило, спятило, тихо свихнулось
Made in Russia, in Russia, в России одной
Снова август в крапинку, –
Где хорошо? Повсюду и нигде.
Проснулась... – где я? На земле, на ней,
Осенний дух листвой шуршит,
Он взял свою жизнь и куда-то унёс,
На деревьях стая соек,
Жизнь – исчезновение
Пиши поверх чужих письмён,
«Да» и «нет» не говорите никогда.
Когда сгину, Господи, когда сгину,
Живём, а значит, умираем.
Всё скоро кончится – увы или ура...
Не надо истине рождаться,
Как жизнь? Идёт себе, идёт,
Улетать и опадать –
Жить на земле, земли касаясь
Перемещённое лицо
Хоть бы памятку дали какую-то, что ли,
А звук дрожит, дрожит, боится,
И голуби взлетают из-под ног,



* * *

Положено идти вперед,
Но он и давит и гнетет
Кусок, что прожит.
И даже верба, что цветет,
Помочь не может,
И даже неба светлый край...
Ты погоди, не умирай –
Там рая нету.
Твой рай – нести под птичий грай
Всю тяжесть эту.


* * *

Иссякло время, и со временем ушло
Всё то, что ранило и мучило, и жгло,
Иссякло время, значит некуда спешить
И наконец-то можно жить себе и жить,
Читать нечитанное, петь или гадать
О чём – неведомо... Какая благодать!
Я почитала бы, да строк не видит глаз,
Ведь время кончилось и значит свет погас.


* * *

Апрель. И сыро и серо.
И птичье вымокло перо.
Серо и сыро.
Что ни скажу, – как мир старо,
И нету мира
Ни в мире, ни в душе самой,
Ни в восклицаньи: «Боже мой!»
Ни в водах талых,
Ни в этих вот: «Пойдем домой» –
Словах усталых.


* * *

Всё вполне выносимо, но в общих чертах,
А в деталях... постылые эти детали!
Не от них ли мы так безнадёжно устали,
И особенно те, кто сегодня в летах.

Эти ритмы попсовые над головой,
Эта дрель за стеной, что проникла в печёнки,
Уголовного вида хозяин лавчонки,
Одинокой собаки полуночный вой,

Этот ключ, что, хоть тресни, не лезет в замок,
Полутёмный подъезд и орущие краны,
Тараканы и мыши, и вновь тараканы,
В жаркой схватке с которыми, всяк изнемог.

Бог деталей, я всё же не смею роптать.
То ли Ты мне шепнул, то ли выскочка – дьявол,
Что на тех, кто в мирском этом хаосе плавал
И тонул, – лишь на них снизойдёт Благодать.


* * *

Живём, то бишь, спешим
Весной, зимой и летом...
А жизнь – она с приветом,
Причём весьма большим:
То далеко пошлёт,
То вусмерть зацелует,
То спит и в ус не дует
Холодная, как лёд,
Недвижная почти,
Мертвячка и ледышка,
И ты бормочешь: «Крышка!»,
Но это жизнь – учти.
Она ещё тебя
Огреет и ошпарит,
Ещё под дых ударит
И скажет, что любя.


* * *

Хорошо покатались на шарике этом.
И ещё покатаемся нынешним летом
На зелёном, на жёлтом, на белом – на пёстром...
Лишь бы кто не проткнул его чем-нибудь острым,
Лишь бы кто не дохнул на него ядовито,
Лишь бы вдруг не исчезла на шарике vita,
«Да уймись, – говорят, – светит солнышко дивно,
Что ты всё о дурном? Даже слушать противно».


* * *

Опять жара. Какая нудь.
Лень даже пальцем шевельнуть.
И ежели сместилась тень,
То вслед за ней сместиться лень.
Который день жара стоит,
Но жив ещё один пиит,
И тянется к перу рука,
И пьёт пиит из родника,
Что и в жару не пересох,
И пишет он то «ах», то «ох»,
То очи долу, то горе...
О чём он пишет? О жаре.


* * *

– Как живёшь?
                          – Благодарствуй, живу на свету,
Вот пионы цветут и шиповник в цвету,
И акация. Всё это утром в росе,
В изумрудной, густой. Вот и новости все.

– Неужели других не нашлось новостей
В этом мире темнот и сплошных пропастей, –
Тех, в которые ухни, – костей не собрать...
И откуда взяла ты свою благодать?
Где живёшь ты, ей Богу?
                                           – В начале села,
Я на лето пол дома с террасой сняла.


* * *

На столе алеют розы,
За забором блеют козы,
За окном вздыхает сад...
Ни вперёд и ни назад –
Никуда спешить не надо
Из пленительного сада,
Из медлительного дня,
Что пустил пожить меня.


* * *

Время сбрендило, спятило, тихо свихнулось
И ушло и обратно уже не вернулось,
То ушло, а другое пришло...
Я от боли от острой внезапно проснулась –
Так нещадно оно меня жгло,
Жгло, как будто о тело гасило окурки,
Не жалеет оно наши нежные шкурки,
Не бывает щадящих времён.
Мы на каторге здесь – доходяги, придурки, –
Каждый мечен, вернее, клеймён.


* * *

Made in Russia, in Russia, в России одной
Обходиться умеют без речи родной,
С матерком продираясь в тумане,
И, пускаясь в загул, не стоять за ценой,
Даже если негусто в кармане.

Made in Russia, in Russia, взгляните на швы,
Как они непрочны и небрежны, увы,
Да к тому же и нитки гнилые...
Ни приткнуться и ни приклонить головы –
Времена здесь всегда нежилые.

Наш родной неуют – навека, навека.
Хоть дрожит у хмельного умельца рука,
Когда тянет он жижу из склянки,
Он ещё молодец и при деле пока,
И не рухнул ещё со стремянки.


* * *

Снова август в крапинку, –
– Дивный, дивный вид –
В искорку, в царапинку,
Что слегка кровит.

Всё, что, вроде, кануло,
Перестало быть,
Вдруг опять воспрянуло,
Возопивши: «Жить!».

Жить! Гореть! Мытариться!
Настрадаться всласть,
Чтоб вовек не зариться
На чужую страсть.


* * *

Где хорошо? Повсюду и нигде.
Всё разошлось кругами по воде
По тихой – разбежалось, разошлось...
Гляди-ка, тут погасло, там зажглось.
Там осень лист осиновый зажгла...
Послушай, не проводишь до угла?
Верней, до поворота, а верней
До тех дрожащих на ветру огней?


* * *

Проснулась... – где я? На земле, на ней,
Здесь тьма дорог, а также тьма огней,
И тьма словес безбожных и пустых,
И тьма сюжетов сложных и простых.

Земля, земля, землёю, на земле
Гори, гори, не гасни и в золе,
В золе ищи тех близких и родных,
Кто отпылал во временах иных.

Кругла как нолик бедная земля,
Где – что ни миг – всё снова, всё с нуля,
Всё тот же шёпот: «Любишь ли?» «Люблю!
Ловлю твой вдох и выдох твой ловлю».


* * *

Осенний дух листвой шуршит,
Увещевает: «Брось,
Пускай судьбу твою решит
Счастливое авось.

Авось – отмычка, верный ключ,
Решенье всех задач...
По рукаву сползает луч...
Не мучь себя, не плачь.

Точнее слов в запасе нет
Про время и про путь,
Чем невесомые чуть свет,
Авось, когда-нибудь...»


* * *

      He took his own life

Он взял свою жизнь и куда-то унёс,
На брошенный дом оглянувшись сквозь слёз,
Сквозь слёзы на дали взирая...
Увы, не видать ему рая.
Ведь рай, что мерцает в дали голубой,
Совсем не для тех, кто кончает с собой,
Земного не выдержав ада
И выпив смертельного яда.
Теперь впереди ни границ и ни дат,
А только один нескончаемый ад,
Немыслимый и беспредельный,
И хуже того – несмертельный.


* * *

На деревьях стая соек,
На заборе два дрозда...
Мимо соек и помоек
Лихо мчатся поезда.
Поезд мчится, гнутся травы,
А промчится – снова тишь.
Жизнь моя, куда ты, право,
Как безумная летишь?
Дай ответ – не даст ответа.
Пролетит – и все дела...
Снова осень рощу эту
Раздевает догола.


* * *

Жизнь – исчезновение
Каждого мгновения,
Всех до одного...
Ты другого мнения?
Выскажи его.
Говоришь – тягучая,
Долго длится, мучая
Особь ту и ту...
Вздор – она летучая,
Жизнь – она лету...


* * *

Пиши поверх чужих письмён,
Чужих имён, чужого пыла,
Пиши поверх всего, что было,
За время смены всех времён.
Поверх чужих черновиков,
Беловиков, чужого текста –
Иного не осталось места
По истечении веков.
За годом год, за слоем слой...
Поверхность новую тревожа,
Пиши, сумняшеся ничтоже,
Свой дерзкий стих, бессмертный свой.


* * *

«Да» и «нет» не говорите никогда.
Но упрямо вы твердите «нет» и «да»,
Норовите дать на всё прямой ответ:
«Любишь?» «Да» «А не разлюбишь?» «Что ты! Нет!»
Не мудрее ли звучат обиняки?
Ведь такие здесь гуляют сквозняки,
Что не знаем как до вечера дожить.
Доживём ли? Может статься... Может быть...


* * *

Когда сгину, Господи, когда сгину,
На кого покину я ту осину,
На ветру дрожащую, эти тропы,
Эти дни, скользящие, как синкопы,
На кого покину я птичью стаю,
Три сосны, в которых всегда блуждаю,
Эту золотистую листьев пену...
Подыщи же, Господи, мне замену.


* * *

Живём, а значит, умираем.
Ведь мы по-крупному играем
И ставим жизнь на кон,
Небесный свод с лучистым краем
Наш постоянный фон.
На этом фоне столь небесном
Со смертью мы в контакте тесном
Живём, и наш союз
Навек скреплён лучом отвесным,
И нет прочнее уз.


* * *

Всё скоро кончится – увы или ура...
Вот-вот услышу я: «Пора, мой друг, пора»,
Пора, пора, а я ещё не поняла
Мила мне жизнь моя земная – не мила,
А я ещё не научилась бытовать,
Вставать и падать, и, упав, опять вставать,
Я всё ещё на этом свете новичок,
И до сих пор я обживаю тот клочок
Земли, где жёлтая лежит поверх травы
Листва осенняя. Увы, мой друг, увы...


* * *

Не надо истине рождаться,
А надо вечно заблуждаться,
А надо вновь и вновь,
Вновь с удивленьем убеждаться,
Что ты не в глаз, а в бровь
Попал опять, что мимо цели
Твои мгновенья пролетели,
А цели так ясны,
И так просты, как след капели
Исчезнувшей весны.


* * *

Как жизнь? Идёт себе, идёт,
Куда неважно.
Уже на тропах снег и лёд,
А было влажно,
А было так, и было сяк,
И всяко было...
Двадцатый век почти иссяк,
И я забыла
Зачем пришла на белый свет,
Чего хотела,
А, может, вовсе цели нет,
Пришла без дела,
И вот хожу, топчу снежок
Под небом серым,
Кропаю простенький стишок
Смешным размером.


* * *

Улетать и опадать –
Вот любимые глаголы
Осени. Кругом так голо
И пустынно – благодать.

Всё как надо. Всё путём.
Лист летит под ноги людям...
Ну давай ещё побудем.
Вот побудем и уйдём.

Помолчим о том, о сём,
Бросим взгляд на эту осень...
Впрочем, мы её не бросим
И с собою унесём.


* * *

Жить на земле, земли касаясь
Едва-едва,
Лишь тем от хаоса спасаясь,
Что дважды два,
Что дважды два – всегда четыре,
Не три, не пять,
Что после ночи в этом мире
Светло опять.
И даже если, дня не встретив,
Умрёшь в ночи,
То черноту мгновений этих
Спугнут лучи.


* * *

Перемещённое лицо
С небес на землю
Земля взяла в своё кольцо,
И небу внемля,
Земле подвластно – всем её
Толчкам и сдвигам,
Идёт земное бытиё
Под этим игом.
А наверху, а наверху
В краю небесном
Про тварь земную – ху из ху –
Давно известно.
Про всех отдельною строкой
Есть запись в деле:
Кто проживает и с какой
Душою в теле,
И чьи мажорны голоса,
А кто в миноре,
И чья душа на небеса
Вернётся вскоре.


* * *

Хоть бы памятку дали какую-то, что ли,
Научили бы как принимать
Эту горькую жизнь и как в случае боли
Эту боль побыстрее снимать.

Хоть бы дали инструкцию как обращаться
С этой жизнью, как справиться с ней –
Беспощадной и нежной – и как с ней прощаться
На исходе отпущенных дней.


* * *

А звук дрожит, дрожит, боится,
Боится полной немоты,
Он так боится испариться,
Что умоляет: «Пой и ты».

Пою, пою, куда деваться?
Пою пол сотни зим и лет,
Плодя без счёту вариаций
На тему ту, которой нет.

А если есть, то лишь в темнотах,
(На свете мало ли темнот?)
И только тень от темы в нотах,
А тема – где-то между нот.


* * *

И голуби взлетают из-под ног,
И всё здесь в перьях, в перьях и помёте...
Дослушайте меня, и вы поймёте,
Ведь у меня, ей-богу, лёгкий слог.
...И всё ласкает нынче слух и глаз
В Венеции, где голуби на пьяццо
Гуляют и двуногих не боятся,
Живя в простейшем времени – сейчас,
Живя сейчас, сегодня, нынче, днесь...
Что щедрый Бог пошлёт, тому и рады,
И не сулите в будущем награды,
Пусть сей же час, сегодня, прямо здесь
Нам в клювик крошку бережно кладут –
Сегодня же, сейчас, без промедленья,
Ведь завтра... завтра тленье и забвенье...
Ты к нам с гостинцем, Господи? Мы тут.